Самолеты на земле — самолеты в небе (Повести и рассказы) - Александр Русов

Поскольку взрослые не опровергают эти легенды, но и не подтверждают, что так оно было на самом деле, а дети не могут проникнуть за ограду крепости, чтобы убедиться в наличии тех фантастических примет, которые питают ребячье воображение, легенды живут, переходя из поколения в поколение.

Таким образом, в Каминске как бы существует автономная область младших школьников со своими верованиями и суевериями, ибо взрослые, значительная часть которых принадлежит профессиональным меньшинствам физиков, химиков, математиков и биологов, отчасти поощряют стремление детей к независимости.

Почти никто из взрослых не обращает внимания на самолеты. Никто не говорит, что самолеты мешают спать им или их детям. Из этого можно заключить, что шум самолетов настолько привычен для жителей Каминска, что не замечать этот шум стало как бы наследственной чертой всякого каминчанина. Земля здесь живет своей жизнью, небо — своей. Аэродром находится, видимо, где-то рядом, но все экспедиции, снаряжаемые юными каминчанами для того, чтобы разыскать его, оканчивались неудачей. Аэродром как бы есть, и одновременно его нет.

Поиски возобновляются каждый год и начинаются, как правило, в конце июня, когда появляются первые грибы. Пустые корзинки служат как бы кличем, собирающим воедино юных следопытов. Каждый девяти-, двенадцатилетний житель Каминска становится непременным участником розысков таинственного аэродрома, потом охладевает к этой затее то ли из-за неверия в свои силы, то ли потому, что им начинают овладевать новые идеи. Кто-то из детей прошлых поколений выдумал, что аэродром находится под землей в большом лесу. Во всяком случае, дети ищут его именно там.

Чтобы попасть в те места, следует перевалить высокую железнодорожную насыпь из белого песка, теплого и бархатистого, когда касаешься его рукой или идешь по нему босиком, и колючего, если отдельным песчинкам случится засыпаться в обувь. К тому месту, где ребята обычно переходят железнодорожную ветку, ведет тропинка вдоль шоссе. Потом асфальт резко сворачивает вправо, точно тот, кто прокладывал дорогу, вдруг увидел перед собой некое препятствие и поспешил вывернуть руль. Железнодорожная ветка, напротив, делает в том месте левый крутой поворот, словно лишь затем, чтобы не столкнуться с шоссе. За насыпью начинается хвойный лес, до того сухой и безжизненный, что в жаркие дни у того, кто оказался в нем, спазма сжимает горло и перехватывает дыхание. Под ногами пружинят многолетние напластования хвои, на стволах сосен видны черные следы из года в год случающихся здесь пожаров. Лес окутан густым, душистым запахом разогретой смолы. Местность пересеченная: холмы, овраги, поросшие лесом, и ни травинки вокруг.

Постепенно детская фантазия о подземном аэродроме обрастала подробностями. Так, говорили, что, когда наступает время самолетам взлететь, мощные подземные механизмы поднимают весь пласт земли вместе с холмами, оврагами и соснами, что некая Лена Орлова, жившая когда-то на окраине Каминска, видела однажды на закате солнца, как лес будто бы приподнялся, что-то засветилось в нем и из гущи деревьев вылетел самолет.

Однако среди ребят имеются скептики, которые не верят в существование подземного аэродрома, в горизонтальный шов на стенах внутренних зданий института-крепости и в прочие фантазии, которым трудно найти разумное инженерное объяснение. Они насмешливо улыбаются, отмалчиваются, приводят обоснованные доказательства вздорности праздных выдумок товарищей и в этом смысле напоминают своих родителей. Это обстоятельство в ряде случаев позволяет с полным правом отнести их к автономии взрослых, тогда как некоторых родителей по ряду вполне объективных признаков можно, не задумываясь, причислить к группе детей младшего школьного возраста.

Когда в институте Крюкова кончается утомительная пора отчетов, когда серые осенние дни, а за ними дни декабрьской хмури уступают место январскому солнцу, сверкающему на домах, дорогах и деревьях парка, когда весь дошкольный и школьный мир Каминска становится на лыжи, коньки и садится на санки, в крепости начинается массовый сев новых работ, тем, направлений. Как всякая важная кампания, сев этот знаменуется бессонными ночами, жаркими спорами, кулуарными разговорами, волнениями, собраниями, заседаниями и поездками в министерство.

Каждый выбирает для засева участок, который более других соответствует его желаниям и возможностям: тот, что ближе к дому и на солнечной стороне холма, тот, который обещает дать хороший урожай, или тот, который руководство крепости в данный момент считает наиболее ответственным. Это земледелие имеет свои особенности, так что не посвященному в них человеку трудно понять, чем руководствуется ответственный исполнитель работы при выборе темы.

Некоторые устраиваются вполне удобно: ни руководитель темы, или темодержатель, как его еще называют, ни его сотрудники не будут утруждать себя в течение всего года, и весь их рабочий день будет посвящен то поливке цветов на подоконниках, то подкармливанию рыбок в аквариуме, то обсуждению аппетита своих и соседских детей, то футбольным новостям, то иным разговорам и перекурам, перемежающимся редкими наездами в другие организации, которые и должны, собственно говоря, выполнить всю работу. Это так называемая работа с соисполнителями по форме номер пять, сводящаяся в основном к написанию и оформлению различных бумаг. В конце года возделывающие этот участок земли хлеборобы получат хорошую премию и в следующем году постараются вновь взять на себя выполнение какой-нибудь темы по вышеупомянутой форме.

Человеку несведущему может показаться, что форма номер пять и есть та скатерть-самобранка, о которой мечтает всякое разумное существо, поймавшее по счастливой случайности щуку-волшебницу. Но это далеко не так. По форме номер пять старается работать лишь та часть сотрудников, которая ни к чему не стремится.

Другие норовят заполучить участки побольше либо те, которые до них не возделывал никто из соотечественников. Но встречаются и такие чудаки, которые просят участок какой ни на есть завалящий, не сулящий премий, расположенный в каменистой местности и к тому же так далеко, что у руководства невольно возникает сомнение: а следует ли нам заниматься обработкой столь отдаленных участков? Чудак настаивает, убеждает, уговаривает, требует. Точно не начальству, а ему виднее, в чем состоит его задача служения науке. Чудак утверждает, что вырастит не обычный, веками потребляемый хлеб, но совершенно новую культуру, всему миру на удивление. Если его попытка удастся, то появится возможность накормить не только жителей крепости, но и всех, кто проживает далеко вокруг. Это будет не только еда, но и одежда, обувь — словом, нечто совершенно фантастическое.

Легко сказать, нелегко доказать. И возникают вопросы. Сразу много вопросов, которые задают ученому-чудаку.

— Давайте разберемся, товарищ Балавадзе. Вопрос первый. Как назвать эту вашу новую культуру, чтобы министерство отпустило нам средства для финансирования работы по централизованному фонду?

— Назовем ее хлебом будущего, — говорит биолог Балавадзе. — Разве дело в названии?

— Но ведь хорошо известно, товарищ Балавадзе: не тот хлеб, что в поле, а лишь тот, что в сусеке. Хлеб будущего — это все тот же традиционный наш хлеб, но производимый в больших количествах и с помощью более совершенной техники, — замечает начальник четвертого отдела тов. Скворцов.

— Значит, ничего нового нам не нужно, а только то, что связано с увеличением продукции и усовершенствованием хорошо известного?

— Я к этому не призывал, — спокойно и нелогично замечает тов. Скворцов. — Вопрос второй. Разработкой моделей обуви занимается одно родственное предприятие, а вопросами верхней одежды — совсем другое. Мы же занимаемся хлебом и только хлебом. Можете ли вы утверждать, товарищ Балавадзе, что ваше поисковое исследование кончится выведением нового сорта хлеба, который по всем показателям будет превосходить известный?

— Нет.

— Вот видите, — улыбается тов. Скворцов. — Сколько мы знаем таких историй: мужик на счастье сеял хлеб, а уродилась лебеда. — И биолог Балавадзе читает в его глазах торжество и притворное сочувствие.

— В ближайшем будущем прибыль от полученных результатов во много раз превзойдет затраты, связанные с финансированием этой работы, — настаивает Балавадзе. — Так думаю не только я. Подобного мнения придерживаются академик Симонян, профессор Иванаускас, а также мировая знаменитость доктор Уорд.

— Вы по-прежнему имеете в виду обувь и одежду?

— Я имею в виду научную проблему, а то, о чем говорите вы, — ее практический результат.

— Вопросами обуви и одежды занимаются совсем другие предприятия, — еще раз напоминает Скворцов.